Валерий Ганский: «Четыре автографа»

Не люблю я, грешным делом, давать и брать автографы. Хотя, в юности любители поэзии, особенно юные любительницы, подходили на поэтических вечерах и просили что-нибудь черкнуть на память на блокнотах, книгах и даже на профсоюзных билетах. Но, два раза в своей жизни я всё-таки взял автографы.

Впервые это произошло в 1965 году во время гастролей Народного артиста СССР А.Н. Грибова в Саратове. Начало этого сюжета - 1959 год, Москва. С трепетом мы, актёры-любители, входили в старое здание Московского Художественного театра. Наши московские гастроли окончились. Напряжение последних дел спало.

Входим в храм искусства на встречу с корифеями русской сцены, учениками Станиславского. В фойе театра, где проходила встреча, оказываюсь рядом с Грибовым. Алексей Николаевич расспрашивает о Саратове, народном театре, на прощание желает успехов, рекомендует чаще обращаться к русской классике, искать свою тему. И вот Грибов в Саратове, в роли Собакевича в «Мёртвых душах» Н. В. Гоголя на сцене Дома офицеров. После спектакля подхожу к Алексею Николаевичу, напоминаю о нашей встрече шесть лет тому назад, показываю фотографию, которую сделал в том памятном для меня году фотограф и краевед Борис Петров, висевшую на сцене народного театра. Народный артист с интересом расспрашивает о наших новых спектаклях, музее. И оставляет на фотографии надпись: «Другу Валерию. Вот как в жизни бывает…»

***

Второй автограф (на автопортрете) подарил мне художник Иван Шпульников. После окончания Саратовского художественного училища он по призыву попал служить в военно-морской флот. Полуостров Ханко близ Финского залива с первых дней войны был атакован авиацией и артиллерией, среди защитников базы Гангут находился краснофлотец-радист Шпульников. 164 дня держался гарнизон. Более того, балтийцы сами атаковали врага на море и в воздухе. И даже выпускали свою газету «Красный Гангут», в которой работал саратовский художник после контузии. Здесь он подружился с коллективом редакции: известным художником Борисом Пророковым и поэтом Михаилом Дудиным. По окончании войны каждый год собирались в Ленинграде отважные защитники Гангута. С берегов Волги приезжал на встречу друзей-однополчан Шпульников. Вспомнят однополчане, как в победные дни 1945 года Борис Пророков, вбежав в горящий Рейстаг, поднял дымящийся уголь и написал на стене: « В поверженном Берлине с непобеждённого Гангута». А Михаил Дудин прочтёт свои стихи:

Здесь мужество

крепчало и росло…

Пока сердца горячей

Кровью льются,

Куда бы нас оно

Не занесло,

Военное крутое ремесло,

Мы сохраним

Традиции гангутцев.

На одной из таких встреч в 1980 году поэт подарил художнику свой автопортрет, который позже Иван Евдокимович передал мне.

***

В книжных архивах нашёл интересный автограф Шаляпина, датированный 1917-м годом, веховым для России: «На добрую память земляку Александру Кузнецову. Ф. Шаляпин. 1907 г. Октябрь»

Кто такой Кузнецов? Александр Филлипович был коренным волгарём, уроженцем Самары. С детства полюбил волжские просторы и раздольные русские песни. Царскую службу А.Ф. Кузнецов проходил на Чёрном море, был дальномерщиком на крейсере «Памяти Меркурия». После Февральской революции матросы избрали его членом судового комитета. Дочь певца Ирина Фёдоровна Шаляпина вспоминала, что летом 1917 года Фёдор Иванович выезжал в Севастополь. На приморском бульваре исполнял созданную им самим «Песнь Революции» вместе с хором матросов, служивших на военных кораблях. Одет был певец в матросскую форму, в руке багряный флаг. Он был на голову выше хористов. Аккомпанировал духовой оркестр. На рейде тогда стояли крейсер «Памяти Меркурия», линейные корабли «Три святителя» и «Георгий Победоносец». Откуда матросская форма? Летом 1917 года Шаляпин находился в Гурзуфе, к нему приехал матрос с «Пантелеймона» и пригласил певца выступить перед моряками Севастополя. Тогда же был получен и подарок: матросская форменка, тельняшка и бескозырка с георгиевскими лентами, и надписью золотом «Пантелеймон». Концерт давался в пользу офицеров и солдат, раненых на фронтах мировой войны. Две недели Шаляпин разъезжал по кораблям, отбирал певцов в хор, проводил репетиции с духовым оркестром. Эта пожелтевшая любительская фотография с автографом, на которой изображён Ф.И. Шаляпин в матросской форменке, по свидетельству пензенского краеведа О. Савина, долгое время хранилась в семейном альбоме жителя Пензы Ю.А. Кузнецова, сына Александра Филипповича. Спустя восемьдесят лет, осенью 1997 года мне довелось побывать на Кавказских Минеральных Водах, где часто отдыхал великий певец. В Кисловодске, в здании филармонии, существует музей певца, проводятся литературно-музыкальные вечера, исполняются русские народные песни, романсы, арии из опер с записью голоса Шаляпина. А ещё есть дача Шаляпина. Директор этого мемориала рассказывала мне, как, будучи на экскурсии, Б.Н. Ельцын увидев портрет Шаляпина во весь рост и воскликнул: «Да я такой же!» «А какой у вас рост?» - поинтересовалась служительница музея. «Метр восемьдесят шесть, - ответил Борис Николаевич. «Так вам до Шаляпина ещё расти и расти, - заметила экскурсовод. - У него было метр девяносто шесть».

Под впечатлением от голоса певца и его фотографий, других экспонатов, я долго бродил вокруг дачи, фотографируя её со всех сторон.

***

Я взял автограф у саксофониста Алексея Козлова, Заслуженного артиста России, в 1960-х годах - кумира любителей джаза. По поручению редакции саратовской газеты я пришёл на его концерт пораньше, чтобы взять интервью. Алексей Семёнович появился за полчаса до начала концерта, уставший, прямо с дороги, так что ни о каком интервью не могло быть и речи. Плотный график пребывания в Саратове не давал возможности побеседовать и после концерта. Пришлось довольствоваться автографом на его фото, которое я предварительно скачал из интернета. А автограф у Козлова отменный - в кружочке после подписи загогулина, напоминающая по форме саксофон. И диктофон пригодился. Случайно я оставил его на первых креслах зрительного зала. И молодые любители джаза включили его, записав музыку и рассказ джазмена. Так что у меня остался ещё и звуковой автограф музыканта.