Валерий Ганский: «Лев Толстой в Саратове»

«Я вспоминаю день за днём этот месяц. Он очень интересен… Саратов. Майор. Немцы. Виды. Шторм. Рыбаки. Немцы». (Из дневника Л.Н. Толстого 20 мая. В дороге из Саратова в Астрахань).

Весной 1851 года Лев вместе со старшим братом Николенькой ехал к месту его службы на Кавказ. Маршрут придуман Николенькой: на собственном тарантасе, используя почтовых лошадей, по берегу Волги до Астрахани и далее. До Саратова укатанная дорога вилась почти по самому берегу реки. Тряска в экипаже, заполненном сундучками и коробками, быстро наскучила братьям. «Путешествие в Саратов было неприятным», - сообщал Лев Николаевич своей тётке Т.А. Ергольской. И всё же потом он день за днём вспоминал этот месяц, который был интересен встречами и событиями. Братья Толстые посетили саратовского губернатора М.Л. Кожевникова.

Матвей Львович Кожевников губернаторствовал в Саратове с 1846 по 1854 годы. Ранее он был атаманом Уральского казачьего войска и служил под началом генерала Перовского в Оренбурге, участвовал с ним в Хивинской экспедиции, заслужив поощрения со стороны начальства. В период управления губернией Матвей Львович снимал апартаменты в доме Шортана на Большой Сергиевской улице (ныне улица Чернышевского) под номером 146, сохранившийся доныне, на котором даже нет памятной доски. (Вернее, мраморная доска есть, только о встрече в этом доме Н.Г. Чернышевского с декабристом Беляевым).

Декабрист А.П. Беляев, работавший после сибирской ссылки управляющим имения Нарышкина в селе Пады Балашовского уезда, нередко наведывался в Саратов. Возможно, что именно в доме саратовского губернатора Толстой впервые познакомился с Александром Петровичем Беляевым, с которым впоследствии неоднократно встречался во время работы над своим романом «Декабристы». По воспоминаниям Беляева, Кожевников был человек остроумный, чрезвычайно приятный в обществе, гостеприимный, гастроном, большой знаток и любитель хорошего вина, которое всегда было в изобилии на его столе.

Губернатор принял посетителей, сидя в кресле наподобие казачьего седла, украшенном золотом и каменьями. Братья увидели мужчину невысокого роста с чёрными волосами, с чёрными блестящими глазами, со строгим и умным выражением лица, со звездою во фраке. Матвей Львович много говорил о лошадях, перемежая застолье солёными шутками. Расспрашивал молодых людей об их деде, казанском губернаторе. Сам много о нём рассказывал, поскольку водил с ним доброе знакомство. Восхищался тем, как много сделал Илья Андреевич для ликвидации пожара в Казани 1815 года. Саратовский губернатор рассказывал братьям о том, как против Ильи Андреевича казанским дворянством были выдвинуты обвинения во взяточничестве. На прощанье Кожевников посоветовал молодым людям добираться от Саратова до Астрахани по Волге. Надо было запастись продуктами и купить лёгкое судёнышко. Николай Толстой со слугами пошёл на знаменитый саратовский Пеший базар, а Лев отправился на крутой песчаный берег в поисках лодки. В очерке «История вчерашнего дня» он так описывает этот эпизод: «Пошёл я к Московскому Перевозу и стал похаживать около лодок и дощаников.

- Что, заняты эти лодки? Есть ли свободная? - спрашивал я бурлаков, которые стояли у берега.

- А вашей милости что требуется? - спросил у меня старик с длинной бородой в сером зипуне и поярчатой шляпе.

- До Астрахани лодку.

- Что ж, можно-с.

В лодку-косовушку установили тарантас и с помощью лоцмана и двух гребцов поплыли - где на вёслах, где под парусом, а где и дрейфом по течению реки. «Это было поэтично и очаровательно, для меня всё было ново: и местность, и самый способ путешествия», - писал Толстой тётушке Татьяне Александровне.

В рассказе «За что?», опубликованном в 1906 году во втором томе книги “Круг чтения”, Лев Толстой вновь вспомнил Саратов: «Солнце взошло уже выше леса и косыми лучами играло на рябящей воде огромного разлива. Справа и слева по горе виднелись, как белые облака, облитые пахучим цветом яблони. Лес мачт виднелся у берега, и паруса белели по играющему на солнце, рябящему от ветерка разливу. На пристани, разговорившись с извозчиком, Альбина спросила, можно ли нанять лодку до Астрахани, и десятки шумливых, веселых лодочников предложили ей свои услуги и лодки. Она сговорилась с одним из лодочников, больше других понравившимся ей, и пошла смотреть его лодку-косовушку, стоявшую в тесноте других лодок у пристани. На лодке была устанавливающаяся небольшая мачта с парусом, так что можно было идти ветром. В случае безветрия были весла и два здоровые, веселые бурлака-гребцы, сидевшие на солнце в лодке. Веселый, добродушный лоцман советовал не оставлять тарантас, а, сняв с него колеса, поставить на лодку. "Как раз уставится, и вам покойней сидеть будет. Даст бог погодку, дней в пяток до Астрахани добежим".

Во время путешествия Толстой воображал себя поэтом, припоминал людей и героев, которые ему нравились, и ставил себя на их место. Ему казалось, что только теперь начинается настоящая жизнь, до сих пор это было так, предисловица, которой и не стоило заниматься: «Вот ты не сделаешь этого, не поедешь туда-то, а там-то и ждало счастье; таперь упустил навеки. Всё кажется: вот, начнётся без меня - хотя это смешно, но это заставило меня ехать по Волге до Астрахани». Но оказывалось, что он оставался всё тем же, и не больше был поэтом на Волге, чем на Воронке, речке в его родном имении.

В сорока восьми вёрстах от Саратова в немецкой колонии Сосновке была сделана первая остановка, затем прошли Золотое, а за ним гребец-волжанин указал на вздыбленный Разин бугор: «Люди говорят, будто Стенька Разин сидел на вершине этого утеса в богатом кресле и, осматривая проплывающие купеческие суда, командовал, какой пропускать, а у кого отнять товары». Лёвушка сразу представил саратовского губернатора Кожевникова в богато украшенном седле на месте Стеньки Разина.

Уже в преклонном возрасте Лев Николаевич, сожалея, говорил, что о волжском путешествии можно было написать целую книгу. Жаль, что этот замысел не осуществился. А когда Толстой 20 апреля 1851 года приехал в Саратов, ему шёл только двадцать третий год.

(Интересно, что в одноэтажном особняке на Плющихе, откуда Лёвушка почти каждое утро в сопровождении сперва добродушного немца Фёдора Ивановича Ресселя, а затем самовлюблённого француза Сен-Тома (в трилогии Карл Иванович и Сен-Жером) отправлялся на прогулки по московским бульварам, позже ребёнком жил Николай Глинский, будущий главный художник Саратовского драматического театра, о высоком профессионализме и эрудиции которого говорил Ф.И. Шаляпин).

В Саратовском областном архиве хранится «Дело №197…О распространении противоправительственных сочинений Л. Н. Толстого». Это сочинение - «Солдатская памятка», обращённая к рекрутам, в которой писатель призывает крестьян уклоняться от солдатчины, не становиться убийцами во имя «жирных кабанов-попов» и «светлых пуговиц».

В 1940 году К.А. Федин познакомился с внучкой Л.Н. Толстого - Софьей Андреевной Толстой-Есениной, пригласившей его посетить Ясную Поляну. «Там, в Ясной, я жил полтора месяца», - вспоминал Федин. «В доме всё придерживалось как при хозяевах, даже электричество не проводили. Кухарка, которая готовила Толстому, подала ужин при свечах: молоко и хлеб… Если кто хочет возвыситься духом, тот пусть поедет в Ясную Поляну»,- заключал Федин.

В связи с 80-летием со дня рождения Льва Толстого Саратовская городская Дума 20 августа 1908 года решила послать юбиляру приветственную телеграмму, освободить учеников городских школ от занятий и устроить чтения о Толстом. Этому резко воспротивился саратовский епископ Гермоген, друг-враг злоизвестного Григория Распутина.

23 марта 1911 года Саратовская городская Дума постановила назвать именем Толстого Большую Кострижную улицу (ныне улица Сакко и Ванцетти), поставить бюст писателя в Радищевском музее, а портреты повесить в школах. Министерства внутренних дел и просвещения отказали губернатору Татищеву в увековечении памяти Льва Толстого. Хорошо бы нынешнему составу Саратовской городской Думы вспомнить о забытых решениях своих предшественников и восстановить должную справедливость.