Доклад В.В.Феллера: «Двойная революция XXI века»

Виктор Валентинович Феллер 27 августа 2021 года представил Философско-гуманитарному Земскому клубу «Росс-XXI век» доклад под названием «Двойная революция XXI века: ренессанс духа на ухабах третьей промышленной революции». Видео 24 минуты, а текст ниже (большие отличия). В обсуждении участвовали:

-Михаил Васильевич Калашников (видео 11 минут): http://zemob.ru/index.php/1052-m-v-kalashnikov-o-doklade-v-v-fellera-dvojnaya-revolyutsiya-xxi-veka

-Алексей Владимирович Тереножкин, видео 5 минут: http://zemob.ru/index.php/1053-a-v-terenozhkin-o-doklade-v-v-fellera-dvojnaya-revolyutsiya-xxi-veka

-Игорь Геннадьевич Сухарев, видео 4 минуты и текст: http://zemob.ru/index.php/1055-i-g-sukharev-o-doklade-v-v-fellera-dvojnaya-revolyutsiya-xxi-veka

-Дмитрий Викторович Чернышевский, видео 5 минут: http://zemob.ru/index.php/1057-d-v-chernyshevskij-o-doklade-v-v-fellera-dvojnaya-revolyutsiya-xxi-veka

-Анатолий Васильевич Родионов, видео 9 мин.: http://zemob.ru/index.php/1059-a-v-rodionov-o-doklade-v-v-fellera-dvojnaya-revolyutsiya-xxi-veka.

-Владимир Петрович Санатин, видео 8 мин.: http://zemob.ru/index.php/1061-v-p-sanatin-o-doklade-v-v-fellera-dvojnaya-revolyutsiya-xxi-veka

***

Виктор Феллер: «Двойная революция» XXI века: ренессанс духа на ухабах третьей промышленной революции

(Три глубоких «разволшебствления» и одна надежда на «обыкновенное чудо» XXI века)

Часть 1. Кроме поиска истины, что ещё побуждает, или, скорее, «подстёгивает», меня искать причины современных проблем?

Во-первых, мною движет разочарование в прекраснодушной идее, будто моральный прогресс вот-вот приведёт к высвобождению в человеке «лучшей природы». Это разочарование не только в фактичности морального облика людей из плоти и крови, но и в самом западном идеале гуманности. Ныне он хром на обе ноги. От полного разочарования спасают только личности масштаба А.Швейцера и П.А.Кропоткина. Есть горькая правда в выводах М.Оукшотта, что двухтысячелетний эксперимент по совершенствованию человека в духе христианской морали, а затем и «рациональной этики», закончился полным провалом.

Во-вторых, «разволшебствление» западной цивилизации формируется растущим пониманием того, что прогресс Техники находится в обратной корреляции с прогрессом «человека умелого» и «человека умного». Развитие модульных принципов и разделения труда имело общим последствием не только совершенствование техники и социальной структуры, повышение грамотности и появление «рационального этоса», создание гениями высочайших философских и эстетических образцов, но и деградацию народного религиозно-мифологического сознания, а также ремесленных навыков и умений, жизненных компетенций, этики досуга и народного праздника. А в гедонистическом «обществе потребления» оказалась выхолощена даже и трудовая этика протестантизма. Совершенствование технического языка сопровождалось деградацией народного языка, выхолащиванием образного мышления и эмоционального интеллекта.

Рациональный человек «зрелого возраста», с его торжествующей «суетой и банальностью», вышел на сцену культуры и оттеснил на задний план наивного «ребёнка» и мудрого «старца». Ускоренный технический прогресс в последние пять столетий навредил полноте и целостности антропо-экосистемы западной цивилизации. Сначала это проявилось в эстетическом замутнении и моральном страдании – в кризисе искусства (согластно Х.Зельдмайру, «пришествии ада на землю») и «смерти бога», становлении «массового человека», затем – в мировых бойнях XX в., вырождении либерализма в технократический тоталитаризм. Но основные счета ещё не предъявлены. На подходе вытеснение человека из экономики, опасно растущая зависимость человека от ИИ (угроза «цифрового рабства»).

В-третьих, я «инвестирован» амбивалентным пониманием «высшей правомерности» возвышения Техники за счёт Человека и отчасти примиряюсь восприятием Запада как Прометея, принесшего себя в «жертву огню» – техническому совершенству грядущего «прекрасного завтра». Оставляя в стороне руссианскую идеализацию «первобытного коммунизма», признавая его жестокость и несоответствие этическим стандартам современного «общества индивидуумов», настаиваю на том, что именно он смог создать богатейшие накопления культуры и человечности в неолитической революции. Без этих накоплений не было бы и «высокой культуры». Без них невозможно становление и сохранение посттехногенной цивилизации, для которой необходимы революция «понимания». Причем, движение должно начаться уже в наше время.

Резюме: моё исследовательское целеполагание формируется под воздействием трёх глубоких «разволшебствлений» Модерна и одной надежды на «обыкновенное чудо» грядущей эпохи. Это разоблачение ренессансного идеала/идеи гуманности как «щадящей» интерпретации мифа о грехопадении. Это исчерпание веры в «предустановленную гармонию» научно-технического и антропологического «прогрессов». Это сомнение в миссии «западного Прометея», но и надежда на её конечный успех, основанная на регенерации практик и институтов Традиции, подкреплённая героическими усилиями «ренессансного человека» и плодами четырёх технологических революций XIX-XXII веков.

Часть 2. Некоторые основания для оптимизма, подаренные нам Прометеем Модерна

Модерн «не зря ел свой хлеб», а Прометей эпохи Нового времени не зря подарил человечеству «огонь» и «свет» ядерных, робототехнических, информационных и сопутствующих им технологий. Модерн создал современное естествознание, не только проникшее в тайны «внешней природы», но и открывшее человеку веер возможностей для развития «вширь» (включая «космическую одиссею») и для поистине достойного существования. Но, Модерн не преуспел в познании «внутренней» человеческой природы. Достижения психологии, культурологии, социологии искажены «догматическим рационализмом». И, всё же, развитие, зауженное на картезианском рационализме и локковском эмпиризме, заложило основу для изменения фундаментальных привычек нашего мышления. «Рационалистический догматизм», ставший во второй половине XX века «рацио-фундаментализмом», сейчас мешает человечеству сделать решающие шаги к гармонизации собственного мышления и сознания, хотя техника 3D/4D-технологий уже предоставила нам одно из средств высвобождения мысли из-под «геометризма» пространственных ограничений. В наше время изменяются не просто физические концепции, как это случилось в начале XX века с появлением теории относительности, квантовой физики и новой космологии. Изменяются фундаментальные привычки нашего представления и мышления. Базовое для нашего разума понятие «абсолютного пространства» утрачивает свою абсолютность. Освоение 3D-технологий позволяет само пространство представлять как «проекцию» времени-пространства, которое является всеобщим вместилищем не тел, а событий. Метафора платоновского мифа о пещере, в котором пространственный мир (3D), представлен как мир подвижных теней (2D), указывает на то, что объемлющее его пространство-время (4D) познается согласно формуле: отношение 4D/3D соответствует отношению 3D/2D.

Своего высшего развития это мышление достигло в архаической Греции VIII-VI веков. Повторяя мысль Платона, я называю его «стереометрическим мышлением», противопоставив «геометрическому мышлению». Одним из «навыков» «стереометрического мышления» является то, что Леви-Стросс назвал «канонической формулой». Её суть такова: если мы хотим помыслить «фигуру» во времени-пространстве, мы должны помыслить объёмную фигуру как проекцию пространственно-временной «фигуры» так, как будто это плоскостная проекция объёмной фигуры. Шар, движущийся во времени, можно представить и помыслить как круг, «вырезающий» по условной оси, соответствующей оси времени, четырёхмерный «цилиндр». Если же мы хотим помыслить четырёхмерный «шар», то это будет трёхмерный шар, равномерно расширяющийся во времени по всем трём пространственным осям. Четырёхмерным «шаром» является Вселенная «Большого Взрыва». Но такова и беспредельная Вселенная Анаксимандра или «покойное и безбрежное» Дао у Лао-Цзы.

Появление в XX веке новой космологии указывает на восстановление четырёхмерного формата мышления, который проявится в создании РАСШИРЕННОГО РАЦИОНАЛИЗМА, опирающегося как на самосознание разумного индивида, так и на коллективные формы «ума». Возможно, это и есть исходный импринтинг «нового культурного Ренессанса», в котором произрастает новый «сад счастливых идей». Но парадокс «ситуации нашего времени» заключается в том, что в ходе прохождения исторической «точки бифуркации» одинаково вероятными являются как полное подчинение человека социально-технической мегамашине, так и использование технических достижений для полного освобождения от нарастающего, волна за волной, господства Техники над нашим разумом и нашей жизнью. Отсюда востребованность в наше время качественной и дельной прогностики.

Часть 3. Концепт «огибающей кривой» четырёх промышленных революций

 

Внести свой отчётливый вклад в побуждение к межкультурному диалогу является моей сверхзадачей. На этом пути мы способны учесть не только «контекст современности», но и «меру традиционности», как условие долгосрочного прогресса Культуры и Техники (а совокупно – Цивилизации). «Мера традиционности», включающая и «меру историчности», заложена в самой природе человека. Но активизируется она как творческое начало, только в особые переходные (по Виктору Тэрнеру – лиминальные) времена – как коммунитас (тоже термин В.Тэрнера). Такие времена возникают в самом начале «больших пятисотлетних эпох», подобных эпохе Модерна: в VI веке до н.э., на рубеже I в. до н.э. и I в. н.э., V и VI вв., X и XI вв., XV и XVI вв., наконец, в XXI столетии. Коммунитас или формообразующая логика всеединства, порождающего многообразие, принадлежит миру коллективных эмоций и интуиций, а не миру рассудка и индивида. Эти эмоции впечатыватся ключевыми событиями в наше сознание, порождая динамичные гештальты (в понимании В.Гумбольдта и Э.Юнгера) и «руководящие идеи» эпохи. Через них детерминируются «рациональные» идеологемы и концепты, например, «идея гуманности» или «идея природы». Следовательно, в основании рационального мышления любой эпохи лежит метарациональное «гештальтное» нравственно-эстетическое мышление и созерцание, собственно и «учреждающее» новую эпоху. Похоже, что наше время принадлежит к такому «учреждающему» периоду.

Это циклика истории через призму «антропологического фокуса», определяемого гештальтом Модерна. «Технико-технолого-антропологический фокус» задает иную, но сопряжённую с нею и определяемую ею циклику «огибающей» s-образной кривой. Я опираюсь на исследования Дэниела Белла, который охарактеризовал «постиндустриальное общество», подобно веберовской «универсальной бюрократии», как постепенно врастающее в многослойный палимпсест индустриального и доиндустриального общества и задающее динамику развития трёх его сфер (технико-экономической, политической и культурной). Это новое «общество знания», в котором, с течением времени, особое место займут информационные и интеллектуальные технологии, технократия и меритократия. Я принимаю этот концепт, но вписываю его, вслед за самим Беллом, в концепт «третьей технологической» или «третьей промышленной» революции. Это динамичное целое развивается по сигмоидной (s-образной) траектории, как нарастание, а затем спад качественных изменений в технике, технологиях, образе жизни, мышлении, культуре, политических практиках и институтах. Но в центре и одновременно начале этого развития лежит, согласно Аллену Турену, формирование новой культурной модели постиндустриального общества.

Несмотря на пояснения Белла о том, что «постиндустриальное общество» можно рассматривать как суперинфраструктуру зрелого индустриального общества, концепты «постиндустриального общества» и «третьей промышленной революции», на первый взгляд, противоречат друг другу. Турен, например, связывает начало постиндустриального общества с «идеей разрыва», а третью промышленную революцию с «идеей преемственности». На самом деле, как всегда в «большой истории», имеет место то и другое: разрыв между сигмоидами второй и третьей промреволюций и преемственность в трендах «огибающей кривой» всемирно-исторической индустриальной трансформации XIX-XXII веков. Отметив «индустриальный фактор» как основную движущую силу всех промреволюций, точнее было бы определить их как антропо-социо-технико-технологические революции.

Первую, охватившую конец XVIII и три четверти XIX веков, можно определить как антротехногенез становления индустриального общества и разрушения сословно-аристократического общества. Карл Поланьи создал лучший, с моей точки зрения, анализ/синтез трансформационного периода первой промышленной революции. Он раскрыл его через ряд сопряжённых проектов английской буржуазии и обуржуазившейся аристократии, охватывающих период примерно с 1790 по 1850 год и нацеленных на «великую трансформацию» технологического и социально-экономического уклада, формирование индустриалистского идеологического и политического режима, сначала в Англии, а затем во всём мире.

Остановлюсь подробнее на дискуссионном вопросе о начале первой промышленной революции. Английский историк Эрик Хобсбаум в 1962-м писал, что ранее популярная точка зрения, относившая начало промреволюции к 1760-м годам, позднее была пересмотрена в пользу признания решающего значения «стартовых» 1780-х годов и переломного двадцатилетия 1780-1800 годов, сделавших процесс индустриализации Англии кумулятивным, развивающимся на собственной основе и по собственной логике. К тому же, «к концу XVIII века политика правительства была полностью подчинена интересам бизнеса». В 1760-1790 годах, согласно Хобсбауму, сложились две социальные предпосылки индустриального общества:

-появилась промышленность, приносящая производителю сверхприбыли, необходимые для быстрого развития производства на основе дешёвых и простых усовершенствований, а также

-возник мировой рынок, «который был в основном монополизирован одним государством».

Кроме того, «медленная полуиндустриализация» предыдущего периода «создала большой резерв пригодных навыков как в текстильной промышленности, так и в металлообработке», которого в Европе того периода не было. В войнах 1793-1815 годов Британия укрепила своё господство на рынках, устранив главного конкурента — Францию. Молодым же Соединённым Штатам ещё предстояло пройти большой путь развития, чтобы бросить вызов британцам. О системном характере возникшей в 1780-1800 годах индустриальной системы свидетельствует и новый феномен циклических кризисов, начиная с 1793 года. «После наполеоновских войн, – пишет историк, – систематическое чередование периодов экономического подъёма и кризиса имело место в 1825-1826 и в 1836-1837, 1839-1842, 1846-1848 гг.».

Вторую промреволюцию, охватившую конец XIX и примерно семь десятилетий XX в., можно определить как период антропотехнологического развития на сложившейся в предыдущий период индустриальной основе, как историю «классического» индустриального общества. Третью, начавшуюся в семидесятые годы XX века и идущую к своему завершению в шестидесятые годы XXI в., я бы определил как период становления постиндустриального или «сверхиндустриального» (А.Турен) общества. В нём все виды производительной деятельности интегрированы в информационной инфраструктуре и «обществе знания», а мировой народнохозяйственный комплекс цифровизирован и роботизирован. За третьей маячит четвертая промреволюция конца XXI и большей части XXII века. Для нее, видимо, характерными станут «реантропологизация», полное обуздание на этой основе всех трех «демонических сил» индустриального общества: Рынка, Капитала, Труда (К.Поланьи) и возвращение в «модерн-традиционное» общество через регенерацию общинных структур и реципрокного обмена, восстановление «неочужденного» человека, но на базе интегрированных информационных и транспортных сетей, на основе решения энергетической проблемы и возрастания доли «свободного времени». Промышленность в этот период создаст единую энергетику на основе термоядерного синтеза, единую систему сверхскоростного транспорта и индустриальную базу на Луне. На этой основе уже в XXI в. произойдет экологизация больших и малых агломераций, а территориальное расселение станет более равномерным. В XXII веке будут приняты и начнут реализовываться долгосрочные (на 25-50 лет) и сверхдолгосрочные (на 75-150 лет) экологические суперпроекты по восстановлению плодородных земель, сокращению территорий пустынь и умному «оберегающему» и «индикативному» контролю над климатом без серьезных интервенций, но с огромными инвестициями. Духовно-культурная и экологическая революции полностью подчинят себе Технику и Индустрию.

Первую фазу «большой» промреволюции можно назвать фазой «созидательно разрушающей» индустриализации и детрадиционализации. Вторую – фазой модульного саморазвития индустриального общества на основе бюрократической и технократической рациональности. Третью – фазой постиндустриального или сверхиндустриального, технократически программируемого общества, роботизированной индустрии и, одновременно, «анархического» разрушения бюрократического и технократического контроля над органическими сообществами: общностью и общиной (термины Ф.Тённиса). Четвертую – фазой развитого постиндустриализма, избавившегося от технократического программирования, то есть экоиндустриального общества, ретрадиционализированного человека, экологически интегрированной роботизированной индустрии. Если кратко, то это фазы: 1)«подготовительной индустриализации»; 2)трансформирующей человека индустриализации; 3)технократического постиндустриализма и 4)экологического (восстановительного) постиндустриализма.

Сигмоиду третьей промышленной революции я разделил на те же четыре примерно равных участка, в качестве «реперных точек» беря не события и даже не «тенденции и процессы», а предполагаемое измененение в состоянии Целого. Разделим кривую:

1)на почти линейную траекторию развития в период 1970-2000 гг. Это период созревания и накопления в ведущих странах «Ядра» новых технологий, встраивающихся в существующую систему и подспудно подрывающих моральные и культурные устои общества, сложившегося в период второй промышленной революции, но укрепляющих экономические и политические институты ведущих и наиболее преуспевающих стран;

2)на экспоненциально возрастающую траекторию развития 2000-2035 гг., для которой характерны радикальные изменения в культуре, политике и технологиях, а также усиливающееся противостояние «по всем фронтам» приходящего в дисперсное состояние технологического уклада второй и, напротив, постепенно консолидирующегося уклада третьей промреволюции. Это наиболее конфликтный период третьей промреволюции, аналогичный периоду 1905-1940(1945) гг. в эпоху второй промреволюции;

3)на убывающую (после перелома во второй производной) траекторию все еще быстрого, но постепенно замедляющегося развития в период 2035-2065 годов. Для этой фазы, видимо, будет характерна интеграция сложившихся в XIX-XX вв. структур в новые глобальные социально-технологические сетевую и иерархическую структуры «информационного общества», и становление новой «контркультуры» плюс обновленной политической сферы, при прогрессирующем исчерпании инновационного потенциала новых технологий и институций;

4)на фазу завершающей линейности в последующие тридцать-тридцать пять лет (2065-2100 гг.), когда третья промреволюция примет глобальный характер, включив большую часть стран «Периферии». Она будет развиваться поступательно и ламинарно, переводя общество, экономику, технологию в равновесное состояние, и переключая «координату внимания» на восстановление потенциала ранее поврежденной традиции.

Но именно в этот четвёртый «умиротворяющий» период, как это имело место и в эпоху первой, и в эпоху второй промышленных революций, может случиться зачатие следующей, четвёртой промреволюции. Соответствуя характеру четвёртой линейной фазы общей «огибающей кривой», уже в начальный период она вызовет не взрывной рост, а спонтанно-планомерную трансформацию энергетических (термоядерная энергетика) и транспортных (всемирная сеть «гиперлупа») технологий. Плюс ограниченный, но революционизирующий культуру и общество, рост космических технологий (хозяйственное освоение Луны и, отчасти, Марса). В силу своего планомерно-спонтанного характера четвертая революция уже не потребует столь разрушительного переворота в технике, экономике и политике, какой потребовали вторая и третья промреволюции. Но «антропологический поворот» и «культурная трансформация» на новой основе будут более ошеломительными, чем все предыдущие революции, поскольку восстановление традиционного общества «восстановит» самого человека.

Возвращаясь к вопросу о начале любой из четырёх промреволюций, я задаю сакраментальный вопрос: что именно растёт на s-образной кривой, сначала линейно, потом экспоненциально, затем снова линейно? На этой кривой, понятно, по горизонтали или оси X задан параметр времени. А что задано по оси Y? Что сначала почти линейно растёт, потом взмывает по экспоненте, затем замедляется в ускорении и, наконец, возвращается к почти линейному росту, в пределе имеющему тенденцию прекратиться, то есть перевести системное целое к гомеостатическому равновесию? Это не рост ВВП, ВНД или рост капитала, но то, что находится в самой основе этого роста. Это неравномерно нарастающая масса качественных и количественных подвижек и сдвигов антропо-технологического и социально-культурного характера. Это сначала ускоряющийся, а затем замедляющийся, процесс создания новых способностей, навыков, инструментов, нового опыта, знания, понимания целого. Эти «драйверы» формируют систему синергетического взаимодействия техники, экономики, общества, государства и личности на основе фрейдомарксистского принципа «реальности». Тем самым, они определяют экономический рост и трансформацию культуры и общества с целью обеспечения, в долгосрочном и «проектном» плане, кумулятивного экономического роста.

Начало процесса революционного преобразования этого рода – как розжиг костра неопытным человеком: вроде всё собрано и уложено, и мелкие ветки и большие дрова, внизу сухая бумага, но на ветерке спички гаснут, а бумага быстро сгорает, очаги локального возгорания задыхаются дымом, пока не случается «чудо» и костер, наконец, «принимается». Начало промышленной революции подобно костру. Для возгорания нужен «микро» и «макро» структурированный сухой материал. Нужны условие тяги, подача «огонька» и навыки «поджигателя». После этого костру требуется определённое время, чтобы как следует разгореться и также надо, «чтобы дождь не пошёл». Затем дело «мастера огня», то есть элит бизнеса и госуправления, поддерживать огонь между «мало» и «слишком», а на нём что-нибудь эдакое поджарить или сварить, будь то «фритредерскую экономику», «великое общество» или «новый шёлковый путь».

Свой фундаментальный труд «Грядущее постиндустриальное общество» (1973) Дэниел Белл определил как «книгу о социальном прогнозировании» и «взгляд из XXI века». То же самое пытаюсь сделать и я, как бы заглянув в двадцатые годы нашего века из будущего: середины и конца XXI в., а иной раз и из XXII столетия. Белл удачно отделил «прогнозирование» от «предсказания». Предсказание «имеет дело с событиями» и «не может быть формализовано, то есть подчинено определённым правилам». Оно является интуитивным и вытекает из длительного опыта наблюдения за событиями. Прогнозирование же основано на экстраполяции «устойчивых тенденций или повторяемостей» и «возможно только тогда, когда есть основания предположить высокую степень рациональности в действиях влияющих на события людей». Я дополняю этот подход сценарированием «по Г.Кану», которое совмещает в себе предсказание и прогнозирование, но таким образом, что устраняет из предсказания претензию на воспроизведение грядущей реальности как таковой, а вместо этого расщепляет предсказание на несколько правдоподобных сценариев. Сценарии ориентированы не на дилемму истинности и ложности, а на дилемму полезности и бесполезности (этому различению я тоже обязан Д.Беллу). Сценарии «просто» помогают людям, принимающим решения, быстро сориентироваться при наступлении событий и ситуаций, казавшихся маловероятными и даже «невозможными».

Ещё одна новация, которую я, уже «от себя», добавляю к прогностике «по Д.Беллу и Г.Кану», заключается в предположении существующей под поверхностью событий и слоями «тенденций и повторяемостей» некоей пространственно-временной матрицы. Именно она как бы мягко навязывает Технике «антропологическую доминанту» и придаёт ей, прямо по Марксу, антропотехнологический статус «производительных сил». Эту матрицу можно условно определить через ряд «реперных точек», в которых предположительно происходит качественное скачкообразное изменение антропотехнологического Целого в его структуре значимостей и приоритетов, в дальнейшем влияющее на процессы, решения и ход событий. В этом Целом происходит нечто вроде смены картинки как в калейдоскопе. В случае «промышленных революций», при переходе от одной фазы сигмоиды к следующей, это влияет на изменение характера развития экономики и творческой продуктивности многих людей, от рабочего и уличного музыканта до политика и ученого. Все четыре промреволюции охватываются «сигмоидой сигмоид» общей промышленной революции XVIII-XXII вв. и представляют ее фазы. Первую революцию определяю через «реперные точки» 1780-1810-1845-1875-1910 гг. Вторую – через 1875-1905-1940(1945)-1970-2005 гг. Третью – через 1970-2000-2035 (2040)-2065-2100 гг. Четвертую – через 2065-2095-2130-2160-2195 гг.

Даты «реперных точек» могут быть сдвинуты в ту или иную сторону на пять-десять лет. Но сами «реперные точки», во-первых, не есть только «концепт», они объективно существуют как внутренние трансформационные переходы в состоянии антропотехнологического Целого. Во-вторых, уточнение их местоположения во времени является для прогнозиста и историка самостоятельной задачей, многовариантное решение которой способствует осмыслению тенденций в технико-экономической, политической и культурной сферах. Поскольку сигмоиды всех промышленных революций «математически красиво» накладываются одна на другую (эта «красивость» может стать предметом критики), то «теоретическая» 130-летняя продолжительность сигмоид преобразуется в «практическую» 95-летнюю. Отсюда недалеко до включения «кондратьевских циклов» в мою концепцию техно-антропологического развития, поскольку в примерно столетнем цикле можно «уместить» два примерно пятидесятилетних.

Как видим, моя концепция четвёртой промышленной революции не совпадает с тем, что понимает под ней популяризовавший её Клаус Шваб. Его «точка зрения» на четвёртую революцию поглощается здесь концепцией «большой» третьей промреволюции, что не отменяет для моих рассуждений её если не концептуальной, то фактологической и эвристической ценности. Четвёртая революция «по Швабу» укладывается в моём представлении во вторую-третью фазы третьей промреволюции.

Я интегрировал в свою концепцию и гипотезу Л.Мамфорда о «мегамашине». Уже к середине XIX века, после развёртывания экспоненциальной (второй) фазы первой промышленной революции, человечество встретилось с тотальным вызовом растущей вширь, ввысь, вглубь и вкось мегамашины, то есть техногенного Общества, всё больше и больше функционирующего по протоколам «умной» Техники и всё меньше и меньше нуждающегося в самом Человеке. Это Общество, окончательно сформировавшееся в локомотивных странах к концу XIX ст., как общество «восставших масс» (Х.Ортега-и-Гассет), на протяжении всего XX века подчиняет нас изнутри и извне, требуя максимума унификации и «модулизации», а также безусловной покорности своей собственной механической логике не только в действиях, но и в мыслях (Г.Маркузе). Тем самым, уже с семидесятых годов XX в., оно открывает для нас, людей, перспективу тотального рабства, которого с какого-то момента мы перестанем и замечать. Поэтому ответ на экзистенциальную угрозу должен быть тоже тотальным. В пределе вопрос стоит даже не о свободе, а о самом выживании человечества. И успех в этой борьбе может быть обеспечен ещё не восстановлением, но ТЕНДЕНЦИЕЙ К ВОССТАНОВЛЕНИЮ, уже во второй трети XXI века, здоровой телесно-духовной основы человека – ритуально-физиологической. Физическое и социальное тело тут следует понимать как генетический текст, записанный миллиардолетием эволюции жизни и формирования социоприродных экосистем.

Но возвращение в полноту понимания одухотворенного, «умного» тела ставит вопросы о том, каким должен быть «образец», «гештальт», «архетип»? Американским, китайским, индийским, исламским? Может быть, «первобытным»? Я исхожу из того, что цивилизационных «образцов» может быть несколько, но «гештальт» должен быть общим, соответствующим исторической логике «вот этого перехода». «Архетип» же мы обнаружим только в запечатлении самой глубокой архаики времен неолита. Многие компаративисты предполагают, что он един для всего человечества. В этом смысле моё исследование является попыткой разглядеть, глазами человека европейской культуры, пути цивилизационного «входа» через прояснение корневых оснований цивилизации в Ритуале и Мифе. Тем более, что возвращение в Ритуал неизбежно в условиях гомеостатически уравновешенного общества, которое возникнет в XXII ст. Ведь «помириться с Природой» человечеству рано или поздно придется. Но лучше, чтобы это случилось вовремя. Иначе мы встретимся с риском «срыва Истории».

 

Август 2021 года