А.В. Гладышев: что усилия государства в войне — без энергии народа? (1)

На первом в новом, осенне-зимнем сезоне (а вообще в текущем году

9-ом) заседании Земского философско-гуманитарного клуба 8 сентября 2023 года в Земском обозрении Андрей Владимирович Гладышев поделился информацией о недавнем Круглом столе в Общественной палате РФ, который организовал Фонд исторической перспективы под руководством Наталии Алексеевны Нарочниицкой. Тема встречи: «Первая отечественная и русское общество».

А.В. Гладышев сделал доклад: «Власть и общество: к вопросу о патриотическом подъёме и народном сопротивлении в годы Наполеоновских войн». Иначе говоря, доклад о патриотизме и народном характере войн наполеоновской эпохи с общей идеей примерно такой: что усилия главы государства без энергии народа?

Здесь видеозаписи предисловия (5 минут) и основной части доклада (27 минут), а также текст доклада: https://zemob.ru/index.php/1635-a-v-gladyshev-chto-usiliya-gosudarstva-v-vojne-bez-energii-naroda-1

Здесь окончание доклада (9 минут) и заключительная реплика (1 минута). https://zemob.ru/index.php/1636-a-v-gladyshev-chto-usiliya-gosudarstva-v-vojne-bez-energii-naroda-2

Выступили:

И.Г. Сухарев, 6 минут: https://zemob.ru/index.php/1644-i-g-sukharev-otechestvennye-vojny-dlya-massovykh-armij

А.В.Тереножкин, 5 минут: https://zemob.ru/index.php/1645-a-v-terenozhkin-nasha-imperiya-100-let-mogla-ignorirovat-zapad

И.Р. Плеве, 7 минут: https://zemob.ru/index.php/1646-i-r-pleve-otechestvennaya-vojna-ta-v-kotoroj-narod-voyuet-za-svojo-gosudarstvo

М.В. Калашников, 14 минут: https://zemob.ru/index.php/1647-m-v-kalashnikov-tseli-evropy-v-1812-godu-i-sejchas

А.Д. Никитин, 11 минут: https://zemob.ru/index.php/1648-a-d-nikitin-povedal-alternativnuyu-istoriyu-1812-goda

Присутствовали А.В. Родионов и В.П. Санатин.

«Власть и общество: к вопросу о патриотическом подъеме и народном сопротивлении в годы Наполеоновских войн»

Определение той или иной войны как народной или отечественной подразумевает, что помимо героизма и самоотверженности военных наличествует масштабное вооруженное сопротивление вторжению неприятеля со стороны гражданского населения, как «верхов», так и «низов» общества. Сопротивление иностранным войскам и администраторам со стороны всех тех, кто не состоял на регулярной военной службе, включая аристократов и крестьян, женщин и подростков, священников и государственных чиновников. Борьба не только во исполнение воинского долга, но и по зову сердца и души.

С социо-культурной точки зрения мы можем говорить, с одной стороны, о различных формах сопротивления «народных масс», которых можно рассматривать как носителей традиционной культуры, давлению со стороны «чужого» и навязыванию иных ценностей, а с другой стороны - о сопротивлении разношерстных общественных «элит» с их разнохарактерной мотивацией. Естественно, что такой культурно-политический аспект мотивации гражданских лиц к сопротивлению не может являться единственным: интуитивное или осознанное сопротивление культуртрегерству сочетается с нарастающим национальным самосознанием, правительственной пропагандой, агитацией местных интеллектуальных и религиозных авторитетов, а также, конечно, с чисто материальными вопросами бытия¹.

Наполеоновские войны дали новый богатый материал для понимания важности народного вооруженного сопротивления. Подчеркивая, насколько гражданское население тогда было так или иначе втянуто в военный конфликт, историки сегодня говорят о «тотальной войне». В рамках концепта «тотальной войны» мы можем поставить проблему изучения межнационального и межкультурного диалога между гражданским населением в зонах оккупации и военнослужащими иностранных армий. Неизменной составляющей этого «диалога» были пропаганда и контрпропаганда. Шла активная «война перьев» или, выражаясь современным языком, информационная война.

Анализ пропагандистских стратегий показывает, что французы везде позиционировали себя как «освободители от гнета» (в Египте от господства мамлюков, в Центральной Европе от «деспотов» и «суеверий», в Польше от власти Российской империи). Цель - завоевать симпатии других народов. В то же время история наполеоновских походов демонстрирует, как книжные познания о «Другом» (даже с учетом донесений некоторых шпионов) терпят неудачу при попытках завоевать с помощью пропаганды новых ценностей симпатии местного населения.

Народная война против французских захватчиков развернулась еще в к. ХVIII в. в Египте, затем последовали Инсордженца в Италии, герилья в Испании, восстание Андреаса Хофера в Тироле, отечественная война в России, освободительная война в Германии. Наконец, в к. 1813 – н. 1814 гг. даже в некоторых регионах самой Франции разворачивается вооруженное народное сопротивление наполеоновскому режиму.

Что касается России, то в 1812 г., несмотря на все усилия наполеоновской пропаганды, включая прокламации о вольности русским крестьянам, поддержки со стороны местного населения получить не удалось. Не удалось наладить прочное сотрудничество и с местными элитами. Противоречие между ожиданиями политически активной части элит западных территорий Российской империи и конкретными целями, которые преследовало наполеоновское командование, привело в конечном итоге к обоюдному разочарованию, напоминающему то, которое испытали до этого некоторые итальянцы или немцы от вступления на их территорию революционной французской армии-«освободительницы». Изначально радужные иллюзии относительно «освобождения» в условиях повседневных реалий военной оккупации рассеялись. В областях Центральной России попытки наладить диалог и сотрудничество с гражданским населением через создание гражданских органов власти из русских чиновников, работающих под контролем оккупационных властей, также оказались неэффективными. Российские дворяне и чиновники, которые вошли в коллаборационистские органы управления, столкнулись с осуждением со стороны общественного мнения и сопротивлением крестьянства и, как говорится, делали только то, что «невозможно было не делать». Более того, во многих местах именно представители гражданских властей, наряду с сельскими старостами и помещиками немало способствовали организации народных отрядов самообороны.

В конечном итоге принесенные на штыках новые ценности, новые механизмы администрирования, как и сами принципы формирования местных органов управления, оказались неприемлемы для обществ традиционной культуры. С этой точки зрения, история наполеоновских походов позволяет нам выйти на обсуждение проблемы нового уровня – об эффективности/неэффективности политики модернизации в традиционных обществах путем внешнего вмешательства и принуждения. Последующая история показывает, что такие «мессианские» идеи, вуалирующие экономические или геополитические интересы, перманентно возникают в головах политиков, претендующих на управление миропорядком.

Теперь, что касается патриотического подъема… Не умаляя патриотизм русского дворянства, включая «крепостников-помещиков», не умаляя патриотизм солдат и офицеров императорской армии, несколько слов о патриотизме крестьян, об их отношении не к войне, не к Москве, не к эвентуальной отмене крепостного права, а к врагу.

Если говорить не об «общественном мнении», а о «народном сознании», то здесь едва ли не единственным источником для нас будет народный фольклор. Произведенный А.В.Чудиновым² анализ произведений русского фольклора показывает, что носители «дубины народной войны» образ врага выстраивали в отрыве от реальных исторических событий на основе архетипических представлений. В исторической памяти о нашествиях былых времен половцев, татар, литовцев, турок сложился синкретичный образ неприятеля, чья этническая идентичность оказывается размыта. Характерная черта этого архетипического образа – враждебность православию, что проявилось в определении иноземных захватчиков обобщающим понятием «басурмане». Вторая характерная черта: иноземец – мучитель, грабитель и насильник. И отсюда проистекает третья черта – дегуманизация врага, гиперболизация его жестокости. А на жестокость отвечают жестокостью, с нелюдями позволительно все.

Что касается «французов», то дихотомия «русский – французский», галломания, и борьба с ней, - все это относится лишь к верхам русского общества. Тем более что собственно французов в армии Наполеона в 1812 г. было около 37% в пехоте и 49% в кавалерии. В народе же в 1812 г. рисовали образ врага как образ «нехристя». Для религиозного мировоззрения русских были неприемлемы ценности атеистического мировоззрения французов. Русские мужики поднялись на религиозную войну против «нехристей-басурман», в коих видели смертельную угрозу для своей веры. А религиозным войнам, как известно, присущ истребительный, тотальный характер. Дегуманизация, обесчеловечивание врага выливалось в разного рода жестокости: описан случай, когда крестьяне выкупили у казаков пленных французов для ритуального убийства, восходящего корнями к древним временам. То есть имел место разрыв между объективным содержанием конфликта и его восприятием простым людом. Этот разрыв, эта эсхатология, приводили в изумление некоторых просвещенных современников в самой России.

Но, заметим, образ врага в народном сознании в основе своей всегда содержит архетипические черты. Как мы увидим ниже, два года спустя, когда речь зайдет о вторжении союзников уже в саму Францию, наполеоновская пропаганда будет нацелена на те же архетипы народного сознания. Если в России в 1812 г. ходили слухи о «французах-каннибалах», то и некоторые французские крестьяне в 1814 г. верили, что казаки способны съесть их детей³.

Насколько большое значение придавалось, как со стороны союзников по антифранцузской коалиции, в частности Александра I, так и со стороны Наполеона, патриотическому подъему и народному сопротивлению показывает история кампании 1814 г. Если кратко, то союзники старались противопоставить корсиканца Наполеона французам, заверяя, что они воюют не с народом, а с императором-узурпатором. Войскам предписывалось строжайшее соблюдение дисциплины по отношению к местному населению: мародерство или насилие сурово наказывались. Декларации союзников были исключительно миролюбивы, ибо стихийный народный протест из-за самого факта вторжения грозил большими проблемами.

Наполеоновская пропаганда, со своей стороны, неустанно твердила французам о «нашествии варваров», об их намерениях «отомстить за Москву»: мужчин убить, младенцев съесть, а женщин угнать в Сибирь. Даже религиозность русских объяснялась как проявление невежества и дикости. Дегуманизация врага, изображение его как получеловека-полузверя, призвана снять психологический барьер перед актом убийства: убийство зверя не нарушит ни христианские заповеди, ни «общечеловеческие ценности». Если в русском фольклоре нашествие 1812 г. изображалось как нашествие «басурман», то в 1814 г. французами использовался другой архетип: нашествие «варваров», возвращение «времен Атиллы». Речь, порой, шла о необходимости поставить коллективный барьер перед проникновением «русских варваров» в цивилизованную Европу: англичанам следовало задуматься, кто для них «свой», а кто «чужой» в этой борьбе цивилизации Европы с миром варваров. При этом определение «цивилизованности» оставалось аморфным, ее четкие критерии в дискурсе отсутствовали.

В этой связи попутно замечу, что наполеоновская пропаганда, не добившись непосредственно поставленных перед ней целей, имела все же эффект: война закончилась, а сфабрикованная пропагандистская мифология осталась, образ Александра I – освободителя и либерала 1814 г. - потускнел и забылся, а суггестивная (наведенная) память стала на долгие годы источником для антирусских нападок. Так наполеоновские усилия по патриотическому подъему французов дали пищу для современной русофобии.

Не ограничиваясь одной пропагандой, Наполеон предпринял ряд конкретных организационных шагов по подготовке партизанского движения. Как демонстрируют исследования Жана-Мари Тибо и Жерара Тисо-Роба⁴, было и организованное (санкционированное властями) партизанское движение, были и стихийные крестьянские акты насилия над иностранными военными (как, например, после сражения под Краоном в марте 1814 г., когда французские крестьяне заживо хоронили или сжигали раненых русских солдат), но не было ожидаемого масштаба. Как известно, Наполеону не удалось добиться массового народного восстания против войск союзников. Мифологизированное в научно-популярной и учебной литературе 1870-х гг. партизанское движение во Франции 1814 г. на деле отличалось весьма скромными масштабами и ограниченностью действий, а грань между обыкновенным разбоем и патриотической акцией часто была трудноуловима.

Вопрос о состоянии «общественного духа» перед лицом интервенции –это, по большому счету, вопрос о соотношении объективных и субъективных факторов в смене режимов⁵. В современном наполеоноведении вопрос о судьбе наполеоновского режима приобретает философскую глубину: что усилия императора без энергии народа? В целом уставшее от войны население Франции демонстрировало весьма неудовлетворительное для правительства состояние общественного духа. Ни пропаганда, ни репрессивные меры правительства в таких условиях не дали ожидаемых результатов, массового сопротивления оккупантам не последовало, что предопределило крах империи Наполеона.

Гладышев А.В.